Разговоры по душам - Страница 10

Он медленно поднялся и повернулся к ней.

— Привет. Как вы? Любуетесь пейзажем?

— Да. Вы правы, любуюсь. Он потрясающий. Столько красок, столько воздуха… его хочется пить.

Мэтт разрывался на части. Одна из них хотела смотаться отсюда как можно дальше, другая — подойти к Триш Хатауэй и заключить ее в объятия. Мэтт не сделал ни того, ни другого, просто подошел чуть ближе и вместе с Триш стал смотреть на разноцветное великолепие раскинувшихся во все стороны лесов.

— Пейте на здоровье. Знаете, мы здесь каждый год приходим к выводу, что именно эта осень — самая красивая, но потом наступает следующая осень — и нам тут же кажется, что она переплюнула все предыдущие.

— А там — река?

— Да. И вон там — тоже она. Русло вьется вокруг горы, в одном месте чуть ли не петлю делает. Вон то пустое место — это Долина ключей, там родники бьют из-под земли. А вон за той красной рощицей — поселок лесорубов.

— Так далеко?

— По здешним меркам — рукой подать. Пятнадцать миль, не больше.

— Зимой, наверное, здесь пустынно?

— По меркам Чикаго — да, но для нас разницы большой нет. Даже наоборот — дымы поднимаются над домами, их видно издалека.

— А… дикие звери?

В ее голосе звучал искренний страх, но Мэтт понимал, что это не простой каприз. Девушка действительно не могла справиться с собой. Господи, сделай так, чтобы Офелия подольше посидела в малиннике, или где она там сейчас ошивается…

— Вообще дикие звери к жилью стараются не приближаться. В лесу я пару раз встречал волков, лисы тут так и шныряют, всякой мелочи типа барсуков вообще без счета…

— Ох… волки…

— Они не нападают без нужды, мисс Хатауэй. Только в голодные зимы, когда нет дичи… да и то редко. У нас здесь благословенные места. Я и не припомню суровых зим.

Она поёжилась, обхватив руками плечи. Потом перевела взгляд на страдальца в клетке.

— Мистер Саймон…

— Мэтт. Просто Мэтт.

— Мэтт, мне очень неудобно перед вашим псом. Он страдает, да?

Как-то она так это сказала, что Мэтт сразу поверил: ей ДЕЙСТВИТЕЛЬНО НЕУДОБНО ПЕРЕД БОНУСОМ!

— Он переживет, не волнуйтесь. Это ведь не узилище с крысами… впрочем, крыс бы он передушил за три минуты, с восторгом.

— Все равно ему, наверное, невыносимо сидеть в этой клетке, ведь он вырос на свободе…

Она откинула со лба черные короткие завитки волос и опасливо присела на корточки перед вольером. Бонус несколько раз шлепнул хвостом по доскам и тихо заскулил. Мэтт усмехнулся.

— Вечером я возьму его с собой на прогулку, и он все забудет и простит. Еще раз простите, что он напугал вас. Сэнди мне рассказала про то, как вас укусила в детстве собака.

— Это было в детстве. Сейчас мне тридцать лет, и это вовсе не повод падать в обморок. Мне ужасно стыдно, но вам я почему-то не стесняюсь в этом признаться. И спасибо вам за заботу.

— Вот уж не за что. Жаль, что этот дурак вас испугал. Он большой и лохматый, но совершенно безобидный. В принципе он живет ради того, чтобы играть, поэтому всех гостей воспринимает в качестве товарищей по играм. И конечно, не рассчитывает свою силу.

Триш не уходила. Она сидела на корточках и смотрела на Бонуса, иногда бросая робкие взгляды на Мэтта. Видно было, что ей очень хочется поверить его словам, но страх по-прежнему сковывал ее тело. Мэтт решил зайти с другой стороны.

— Какая собака вас укусила тогда? Небось, ротвейлер. Или чау-чау — вот уж кто совершенно бессовестный…

Мэтт невольно ухмыльнулся. Значит, это была не очень большая собака.

— Тогда попробую угадать… Пудель!

— Хуже.

— Что может быть хуже пуделя?

— Это был Йорк.

— О…

— Еще точнее — щенок Йорка.

Мэтт с ужасом понял, что сейчас не выдержит и рассмеется, но смеяться было нельзя, поэтому он стоял и просто смотрел на Триш, а она спокойно кивнула ему в ответ.

— Не сдерживайтесь, смейтесь. Я не обижусь, правда.

— Нет, но щенок йорка — он же размером с мышь…

— С варежку. Но он в тот момент считал себя ротвейлером. Он вцепился в мою ладонь и повис на ней, а я стояла и орала на весь парк. Мне было девять лет. Я хотела с ним поиграть.

— Ну да. Это беда маленьких собачек. Окружающий мир для них слишком велик и опасен, поэтому они отыгрываются на тех, кто поменьше. На детях, например.

Триш внезапно быстро закатала рукав своего бежевого свитера и показала ему запястье. Тонкие белые линии шрамов прочертили кожу. Йорк явно готовился на крокодила.

— Для маленькой девочки это было очень болезненно и очень страшно. Зубы есть зубы, даже если они принадлежат меховой варежке.

Мэтт смотрел на Триш серьезно, без тени улыбки. Она была абсолютно права, эта писательница.

— Прости… те. Я не должен был смеяться.

— Да нет же! Это и в самом деле смешно. Просто… с тех пор у меня так и не было шанса избавиться от страха перед собаками. С каждым годом меня бесит это все сильнее и сильнее, потому что я ненавижу… слабость!

Мэтт неожиданно решился.

— Вот уж стыдиться вам точно нечего. Вы же не капризничаете. Слушайте, а хотите — я вас отучу бояться? Мы с Бонусом и отучим.

Она снова с опаской посмотрела на пса, потом перевела взгляд на Мэтта.

— Вы уверены? Я имею в виду… собаки ведь тоже чувствуют, что их боятся. Он точно не укусит?

— Точно. Я ручаюсь. Он может прыгнуть на вас и утопить в своих слюнях, может умереть от восторга на ваших глазах, но укусить — нет. Это исключено.

— Тогда для начала выпустите его из заточения.

— Вы уверены?

— Уверена, если уверены вы. Мне его жалко.